Римский медальон - Джузеппе Д`Агата

— И к тому же у меня крадут сумку в надежде, что смогут расшифровать микрофильмы, то есть прочитать неизданную часть дневника Байрона. А вскоре возвращают, когда понимают, что не в состоянии этого сделать. Все их действия превосходно вписываются в стройный, логичный план. Тем не менее никуда не денешься от того факта, что ювелир Брандани и художник Тальяферри родились и умерли тридцать первого марта, и их разделяет столетие.

— Не спорю, впечатляющее совпадение, построенное на вашей дате рождения, чтобы вы поверили в историю с перевоплощением и предназначением… В сущности, им нужно было задать вам определенные параметры для поисков. А тридцать первое марта они превратили во что-то вроде ультиматума: или найти, или умереть… — все так же флегматично рассуждал Бонсанти, допивая вино. — Но давайте разберемся, кто же эти люди, которые нарушили ваши римские каникулы. — Бонсанти покосился на Барбару. — Прежде всего князь Анкизи, человек, который разоряет себя, пытаясь жить, как знатный синьор эпохи Возрождения. Его мании приобретают все более странный характер… Боюсь, он плохо кончит. А остальные? Синьора Джаннелли с ее страстью ко всему потустороннему и явными гипнотическими способностями… Профессор Баренго, известный нумизмат… Ну, этого Анкизи втянул в свои сумасшедшие поиски… Портной Пазелли, бедняга, из кожи вон лезет, стараясь угодить Анкизи. За гроши создает ему костюмы самых фантастических рыцарских орденов. Вся эта компания, как говорится, и мухи не обидит.

— Не обидит, говорите? — воскликнул Эдвард. — А девушка? Эта Лючия? Кто она?

Бонсанти не смутился:

— И на этот счет у меня тоже есть кое-какие соображения… Ведь ваши сведения о ней весьма неопределенны.

— После ночи в таверне «У Ангела» и спиритического сеанса я видел ее лишь однажды.

— Во всяком случае она не призрак и не дух. Девушку, которая в чем-то похожа на вашу Лючию, года два тому назад поместили в психиатрическую клинику. Ее лечили от раздвоения личности: в какие-то моменты ее охватывала настоящая мания перевоплощения, ей казалось, будто она вовсе не она, а какой-то другой человек.

— Например, женщина, которая жила в прошлом веке? — Голос Эдварда звенел от волнения. — Натурщица Тальяферри?

— Возможно. Приходите завтра в наше управление, и я покажу вам ее фотографии.

Барбара сидела, подперев ладонью лицо, и во все глаза смотрела на Эдварда и Бонсанти.

— А таверна «У Ангела», вы нашли ее? — продолжал допытываться Эдвард.

— Нет, хотя прочесал насквозь весь квартал.

— Но эта таверна существует, комиссар. Она не приснилась мне!

— Не спешите с выводами, профессор! Таверна — это первый, я бы даже сказал, очень важный этап на подстроенном для вас пути, окутанном мистикой. Ведь совсем нетрудно снять на одну ночь какой-нибудь подвальчик или склад и превратить его в некое подобие таверны прошлого века… В этом направлении я и веду сейчас поиски…

Вино было допито. Ночь медленно поворачивала к рассвету. Город спал и видел седьмой сон. Но трое, сидевшие сейчас в баре гостиницы «Гальба», в самом центре Рима, у Тринита деи Монти, продолжали беседовать.

— В группу Анкизи, очевидно, входил и полковник Тальяферри… — Эдвард вспомнил массивные часы с остановившимися стрелками.

— Он был большим другом Анкизи, и у них оказались одинаковые пристрастия. В каком-то смысле его смерть помогла мистификации, поскольку вы заподозрили что-то неладное.

— Но вы ведь признали, что его кончина была вполне естественной.

— В этом нет никаких сомнений. Мы говорили с лечащим врачом. Два месяца назад у полковника уже был сильный сердечный приступ. Его жизнь висела на волоске.

— А Оливия? Оливия, комиссар… Ее смерть вызывает у меня большие сомнения…

Бонсанти нетерпеливо тряхнул головой:

— Когда немного успокоитесь и сможете рассуждать спокойно, поймете, что тут нет никакой аномалии. Остается дилемма — несчастный случай или самоубийство… Я склонен думать, что это несчастный случай. Оливия… Заблудшая душа! Расследование показало: двери и окна были заперты изнутри. Просто физической возможности проникнуть в квартиру не было.

— Говорите, физической возможности?

— Ну, так обычно говорят. Не цепляйтесь к словам, профессор. Поверьте, и в этом случае нет ничего сверхъестественного. — Бонсанти поставил бокал и соскочил с сиденья. — Достаточно того, что она связалась с этим мерзавцем, Салливаном. Определенно он втянул ее в какие-то свои махинации.

Втроем они вышли из гостиницы и, не прерывая разговора, стали неторопливо спускаться к площади Испании. Воздух был душистым и прохладным. Звезды на краю неба начинали меркнуть.

Бонсанти продолжал развивать свои соображения:

— Салливан, очевидно, прослышал обо всей этой мистической возне у вас за спиной, поэтому за несколько дней до вашего приезда они с Оливией поселились в гостинице «Гальба». Потом он инсценировал свою смерть и… воскрес в нужный момент.

— Но один Пауэл стал свидетелем этого спектакля, — заметил Эдвард.

Бонсанти усмехнулся:

— Пауэл ведь не случайно оказался в саду. Очевидно, он следил за Салливаном… — Комиссар посмотрел на Барбару. — Несколько странное занятие для атташе по культуре, не так ли, синьорина?

— Не понимаю, комиссар, к чему вы клоните?

— Да бог с ним, со всем этим. — Бонсанти опять обратился к Эдварду: — Вернемся к Салливану. Вчера вечером он решил воскреснуть, чтобы заставить вас рассказать, возможно даже под угрозой оружия, все, что вам удалось узнать… про дом Витали и прочее.

— Это был подходящий момент, — согласился Эдвард. — Тогда он первым узнал бы о моем открытии и, несомненно, воспользовался бы им. При таком повороте дел, думаю, мне пришлось бы плохо.

— Он не знал, что мы следили за ним, а когда заметил, решил скрыться и уйти по крышам.

— Я слышал его жуткий крик… Я тоже был на крыше.

— Может, он сознательно завлек вас туда. Надо все поставить на карту, чтобы отважиться на такой поступок.

Барбара вернулась к тому, что больше всего ее волновало:

— Значит, вы исключаете, что Лючия… эта девушка-призрак, вскружившая голову профессору, — она искоса взглянула на Эдварда, — хотела привести его прямо в руки к Салливану?

— Нет, логика вынуждает меня исключить такое развитие событий, — с улыбкой возразил комиссар. — Лючия принадлежит, скажем так, к клану Анкизи, а Салливан, как я уже сказал, действовал на свой страх и риск. — Бонсанти неожиданно спросил у Эдварда: — А как по-вашему, что искал Салливан? Пауэл ничего не говорил об этом?

— Нет, — ответил Эдвард, смутившись, — вернее, он рассказал кое-что о прошлом Салливана… Во время войны он, кажется, работал на немецкую разведку…

— Так называемый барон Россо был на самом деле немцем по происхождению. После войны он принял ирландское гражданство. Занимался перевозкой оружия воздушным путем и разного рода контрабандой… Однако не слишком преуспел. Грязный тип.

— Такого человека вряд ли мог интересовать знак повеления, — заметила Барбара, — наверное, он и в самом деле рассчитывал завладеть каким-то сокровищем.

Бонсанти оглядел пустынную площадь Испании.

— Возможно. Я ограничусь лишь тем, что выскажу мое третье предположение. Думаю, Салливан искал вовсе не какой-то волшебный предмет и не сокровище, а нечто совсем иное. Да, когда я подумал о необыкновенном интересе, внезапно возникшем у Пауэла к Салливану, то вспомнил одну любопытную историю, о которой рассказывали в наших кругах вскоре после войны… Говорили, будто какой-то немецкий офицер во время оккупации фашистами Рима получил задание сохранить секретные документы исключительной важности, поскольку они компрометировали союзнические силы… Кажется, как раз вашу страну, профессор… Сомнительную переписку одного британского государственного деятеля с высокопоставленным нацистским чином… Улавливаете мысль?

Эдвард кивнул. Бонсанти продолжал:

— Когда немцы отступили, офицер, хранивший документы, решил спрятать их тут, в городе, в каком-нибудь тайнике… Просто удивительно, до чего распространена эта мания что-то прятать… Короче говоря, знаете, где он их спрятал? Как раз во дворе дома Бальдассаре Витали.

Эдвард не слишком удивился:

— Я слышал эту историю…

— Да? А кто вам ее рассказал?

— Если все в ней правда, то этому немцу удалось расшифровать стихи Витали, и, наверное, это он нашел знак повеления.

— Не думаю, чтобы этот знак пригодился тому офицеру. Во время отступления он погиб.

— Этого человека звали граф фон Гессель. Он был ученый-филолог, занимавшийся романтизмом. И он владел оригиналом дневника Байрона. И по-видимому, он сумел правильно расшифровать все, что в нем написано. Вот почему он и выбрал именно этот тайник для секретных документов.

— Как бы то ни было, но документы так никогда и не всплыли, — сказал Бонсанти, внимательно выслушав Эдварда. — По-моему, они вовсе не существовали, и думаю, это всего-навсего выдумка, сочиненная каким-нибудь шпионом, обладавшим чрезмерным воображением и знавшим больше легенд, нежели государственных секретов.